Девяносто лет для хорошей ведьмы – не возраст.
Для плохой, впрочем, тоже. Это не возраст, это Мерлиново наказание. Как
бы молодо ты ни выглядела, природу не обманешь: в тебе все меньше
физических сил и все больше чистой магии. Тело от этого устает; даже
весной оно уже не поет, как струна на ветру, а хочет только свернуться
клубочком, и лежать, и слушать апрельский дождь за окном и тихое,
ровное дыхание спящего рядом.
– Афи? – он приподнимает
голову и вопросительно смотрит на нее сонными глазами. Жаль, в темноте
не видно, какие они зеленые. – Не спится?
Он всегда зовет
ее только так – Афи, самовольно переводя ее имя на греческий. Как-то
раз она спросила почему. Он только рассмеялся – боги, как же хорошо он
смеется! – и ответил: «А как иначе? Не Минни же! Минни – это глупая
мышь с дурацким бантом на макушке».
– Афи?
– Я дремлю, милый.
Он придвигается ближе, потом притягивает ее к себе, и она послушно
кладет ему голову на плечо – такое крепкое, надежное... молодое. Все
еще молодое.
Уж пятнадцать лет, как они женаты, а до сих пор иногда чудится, что всего этого просто не может быть.
Она и сама долго была уверена, что мальчик рано или поздно женится на
единственной Моллиной дочке – бедная девочка еще в десять лет с ума по
нему сходила. Потом, после истории с василиском, коллеги почти
единогласно решили, что все это невероятно романтично и непременно
кончится свадьбой. Вектор и Синистра тогда долго восторженно шептались
про нового короля Артура. Только Сивилла покачала головой и
пробормотала что-то вроде: «Имя-то у девочки какое... неудачное».
Разумеется, на нее никто не обратил внимания. В конце Гарриного шестого
курса, незадолго до того, как все полетело в тартарары, в школе ходили
слухи, что парочка начала встречаться, но потом... бедный Альбус! И
конечно, мальчику стало не до романтики. А когда все наконец кончилось,
оказалось, что Сивилла была права: пока новый Артур сражался за будущее
Англии, новая Гвиневра нашла своего Ланцелота, которого в этом
тысячелетии звали Невиллом.
Она никогда не забудет, как на
министерском балу в честь победы Гарри – сияющий, раскрасневшийся и
совершенно пьяный от счастья – вдруг подошел к ней.
– Вы танцуете, профессор?
В его глазах за новенькими очками посверкивали смешливые искорки, и он вдруг напомнил ей Альбуса.
– Гарри, я отказываюсь танцевать с человеком, который не может назвать меня по имени.
– Вы танцуете, Минерва? – не моргнув глазом, повторил он.
– Конечно, Гарри.
Как не похож был этот уверенный в себе молодой человек на того угрюмого
и застенчивого четверокурсника, который когда-то неуклюже топтался со
своей партнершей на Святочном балу! Война лишила его остатков
детства... и сделала мужчиной, который твердо знает, чего хочет.
Тогда она не придала этому значения: танец – это всего лишь танец, тем более на официальном празднестве.
Но однажды вечером пару недель спустя, когда она, усталая, сражалась с
горами бумаг в директорском кабинете Хогвартса, судорожно пытаясь все
уладить к началу учебного года, Гарри появился рядом с ней, бесшумно,
словно призрак.
– Минерва, вы слишком много работаете, – заметил он, чуть улыбнувшись. – Вам нужно отдохнуть. Пойдемте поужинаем куда-нибудь?
Растерявшись, она смогла только кивнуть в ответ, и Гарри, не дав ей
опомниться, подхватил ее под руку и чуть ли не поволок к камину. Она и
глазом не успела моргнуть, как они очутились в «Дырявом котле», а потом
– в одном из маленьких уютных ресторанчиков Диагон-аллеи.
Она плохо помнит, о чем они тогда говорили. Кажется, о квиддиче, о
занятиях в Аврорате, которые ожидали Гарри осенью, о каких-то пустяках.
За десертом, когда она подавила третий зевок кряду, Гарри, краснея, заметил:
– Я вас, кажется, утомил. Или вам настолько скучно?
– Конечно, нет, – искренне запротестовала она и призналась: – Я просто
ужасно устала. До начала учебного года всего три недели, а работы еще
непочатый край.
– Я могу чем-нибудь помочь? – серьезно спросил он, поправляя сползшие очки.
Она грустно засмеялась.
– Если у тебя нет под рукой хорошего зельевара... – она осеклась, заметив, как скривился ее собеседник.
Это был больной вопрос. Хотя Северус и доказал свою верность Ордену в
тот кошмарный год, для Министерства он оставался Упивающимся и убийцей
Дамблдора – а посему ожидал суда в одной из камер Азкабана. Более того,
Минерва точно знала, что Гарри его так и не простил.
Юноша нахмурился, но мгновение спустя очень спокойно и по-взрослому произнес:
– Понятно. Я посмотрю, что можно сделать.
Три дня спустя она прочла в утреннем «Пророке», что с Северуса Снейпа,
подозреваемого в убийстве Альбуса Дамблдора, сняты все обвинения после
«заслуживающих доверия свидетельств весьма уважаемых граждан», первым
среди которых был назван Гарри Джеймс Поттер.
Сам Гарри появился в ее кабинете незадолго до ланча.
– Он будет здесь к вечеру, – заявил он без предисловий. – Как только
приведет себя в порядок. Так что с сентября наша сальноволосая
достопримечательность снова начнет пугать детей.
– Гарри...
– Разумеется, теперь он ненавидит меня еще больше, чем раньше, – чуть
самодовольно хмыкнул юноша, усаживаясь в кресло для посетителей. – Хоть
какое-то удовлетворение.
Только через три года она узнает,
что условием изменения своих показаний Гарри поставил обязательное
возвращение Северуса в Хогвартс. Она обвинит Гарри в бессовестном
шантаже, и они в первый раз крупно поругаются – едва ли не до дуэли.
Впрочем, это будет много позже...
А тогда Гарри просто
продолжал приходить к ней – сначала дважды или трижды в месяц, потом
раз в неделю, потом раз в три дня. Он приносил ей хороший виски – когда
только успел научиться его выбирать? – и шоколад, водил ее ужинать, а
однажды даже умудрился вытащить ее на квиддичный матч. Он был задорен,
смешлив и почти театрально галантен. И общаться с ним было настолько
легко, что лишь через полгода она, дура старая, поняла, что за ней
ухаживают.
Боги, как же она тогда испугалась! Больше всего
– самой себя, ощутив, насколько ей хочется уступить этому
самоуверенному зеленоглазому мальчишке. А она-то считала, что время
романтических увлечений давным-давно миновало... И что скажут люди?
Связалась старая карга с младенцем!
Тогда она чуть было не
выставила его взашей – но в последний миг испугалась. А что, если она
ошиблась? Если мальчик просто видит в ней мать (да уж скорее бабку, –
шептал внутренний голос) или, может быть, друга? И она промолчала,
утаила свою догадку и по-прежнему продолжала радоваться каждому его
визиту.
Когда и через полтора года Гарри не сделал ни
одного намека на свои чувства, она уже почти уверилась, что ошиблась,
взгрустнула немного и успокоилась.
А потом пришло то
Рождество – небывало мокрое и промозглое. Лил дождь со снегом, в
Хогвартсе на каникулы не осталось ни одного студента, и даже Северус
под каким-то предлогом сбежал за три дня до праздника.
Гарри примчался едва ли не за час до праздничного ужина, запыхавшийся и
промокший насквозь. Они с Поппи принялись суетиться вокруг него, а он
только отмахивался, смеясь и протирая платком запотевшие очки. Ужин
вышел тихим; постепенно ее коллеги один за другим разошлись, желая друг
другу спокойной ночи, и вскоре они с Гарри остались в Большом зале
одни. Внезапно ей стало неуютно; чтобы как-то отвлечься, она взмахнула
палочкой, и стоявшие поблизости доспехи запели «Иней Рождества» – на
удивление правильно.
– Может быть, потанцуем? – чуть склонив голову набок, предложил Гарри и тут же, решительно поднявшись, подал ей руку.
Она вздрогнула: танцевать вдвоем в пустом полутемном зале – не слишком
ли интимно? Но отказаться было бы еще более неловко, и она согласилась.
Музыка давно кончилась, а Гарри все не отпускал ее, молча
улыбаясь и пристально глядя ей в глаза. Только тогда она заметила, что
он давно перерос ее и смотрит сверху вниз. Наконец она, устав,
остановилась, и Гарри замер, продолжая одной рукой обнимать ее за
талию. Она открыла рот, сама не зная, что собирается сказать, и вдруг –
конечно, этого следовало ожидать – Гарри поцеловал ее, очень нежно и
ненавязчиво. От него пахло вином, имбирем и кардамоном, и ее вдруг
охватило безумное ощущение легкости и какой-то удивительной
правильности, словно каждая частица мироздания вдруг оказалась точно на
своем месте.
Через полгода она вышла за него замуж, шокировав всю магическую Британию.
– Афи? – тихий голос Гарри прервал ее воспоминания. Теплая, тяжелая
рука мягко легла на спину, лаская и заверяя, что он здесь и что все
хорошо. – Я тебя очень люблю.
– И я тебя.
Она
вздыхает счастливо, утыкаясь носом в шею мужа, закрывает глаза и
наконец-то засыпает. Ей снится большая серая сова, пролетающая над
стенами и башнями Хогвартса.
