Тщедушен ты и невозможно тонок:
Ты состоишь из ниток-жил и восковых костей,
Зрачков без радужек и рваных перепонок,
Бескровных губ и собственных идей.
Ведь ты - измятый лист бумаги,
Холодных пальцев жалобная дрожь.
Ты забываешь, что за роль играешь в саге -
Творца? Героя? Сам не разберешь.
Ведь грани между жизнью и твореньем
Ты до едва заметных линий сузил.
Но ты - мой сумасшедший мальчик-гений,
А я твоя слепая Муза.
(c) Shally Fox "Мальчик-гений"
*
* точка отсчета*
Рон иногда
просыпается по ночам из-за того, что боится за Гарри. Чаще всего это
случается летом, когда улицы затянуты едва заметной сизой дымкой смога,
в которой утопают чахлые деревья городских аллей. Рон стискивает
влажными пальцами простынь и долго смотрит на темную дощатую стену,
сплошь увешенную плакатами «Пушек Педдл». А когда лихой ловец в
спортивной мантии делает финт Вронского, у Рона темнеет в глазах, и
маленькие серебристые звездочки влажно катятся из слезных желез.
Рон невозможно скучает без Гарри в почти опустевшей в это лето Норе. Он
вырезает фигуры из цветного картона и строит домики из игральных карт с
яркой рубашкой, которые нашел на чердаке неделю назад. Когда он
достраивает третий ярус, за окном идет привычный летний дождь, и Рон
уныло закусывает губу, теплым дыханием руша карточные пирамиды.
И пока Гарри далеко, рыжий тренирует Смертельные Проклятия на пауках в
роще за квиддичным полем. Ведь Рон знает, что его друг находится в
постоянной смертельной опасности.
Ведь он знает, что он – единственный, на кого Гарри может положиться.
Поэтому каждый вечер, ровно в семь пятнадцать, едва только стрелка
старых часов у входа со скрежетом преодолевает очередное деление, Рон
выходит из дома в прохладную летнюю морось. И когда он, перебарывая
отвращение, трогает пальцами бьющегося в судорогах паука, он думает,
что сможет применить Круциатус к человеку. Сможет, ради Гарри.
Ведь Гарри нуждается в нем, правда?
*десять месяцев до...*
Все это лето проходит для Рона словно кома. Медленно и вяло, будто
замороженно. И по вечерам, когда все Уизли сидят у камина, он вырезает
из блеклого цветного картона кленовые листья, стараясь хоть немного
приблизить долгожданную осень.
Рон обводит взглядом маленькую
комнату и думает о Гарри. О том, какой он худой и бледный, со своими
взлохмаченными волосами, выцветшими огромными джинсами, обтрепавшимися
снизу, вытянутыми майками и очками с заклеенной пластырем дужкой. Уизли
думает какой он все-таки невозможно хрупкий, тщедушный и угловатый – он
похож на хлипкие молодые ясени, затравленные весенней влажностью и
выхлопами грязного города.
А потом Гарри приезжает в Нору -
Дамблдор привозит его далеко заполночь, но Рону уже нет дела до сна: он
смахивает рассыпанные карты со стола и шумно бежит по лестнице вниз.
Рыжему кажется, что теперь все будет хорошо, и за этими робкими
объятьями, за дружескими похлопываниями по спине он тщетно пытается
скрыть покрасневшие от стыдливого возбуждения щеки.
И ночью,
когда Гарри спит, свернувшись калачиком на соседней кровати, Рон
смотрит на него не отрываясь. Ему хочется дотронуться пальцами до
бледной кожи, до растрепанных волос и обветренных губ, ему хочется
прижать его к себе так близко, насколько это вообще возможно, а потом
схватить за плечи и хорошенько встряхнуть, так чтобы Гарри наконец
понял, что не одинок.
Но он спит, а Рон лишь комкает влажными
пальцами его простынь, в тайне даже от самого себя надеясь, что он
сейчас проснется и что-нибудь изменится.
Но дождь лишь гулко барабанит по черепичной крыше, и все остается по старому.
*девять месяцев до...*
А потом начинается осень. Эта долгожданная продрогшая, лихорадочная
осень, с месивом размокших листьев, будто вырезанных из того самого
цветного картона, что тонут в придорожных бензиново-радужных лужах. В
такие моменты Рону особенно кажется, что на долю Гарри выпало слишком
много.
И тогда Уизли становится страшно. Страшно от того, что
он понимает, что с пришествием осени стало только хуже. Он больше не
может быть с Гарри повсюду, как раньше, он не может контролировать
каждый его шаг, каждый его вдох и выдох, каждое неосторожное движение
пальцев. Ведь Гарри вырос – он больше не тот измученный магглами
подросток, с блеклыми от вечной темноты в чулане под лестницей глазами.
Он стал старше, но не сильнее, отчаянее, но не удачливей, он считает,
что способен сделать все в одиночку. И пока Малфой бьет Гарри по лицу,
пока он отбывает наказания у Снейпа и проводит вечера в кабинете у
Дамблдора, Рону остается только беспомощно разглядывать свои
обгрызанные ногти и сухие от недостатка витаминов ладони.
И
поэтому Уизли чувствует себя ненужным и одиноким – Гермиона постоянно
высказывает ему свое недовольство, Гарри просто нет до него дела, а ему
остается только зачеркивать дни в календаре и сжигать в камине в общей
гостиной свои кленовые листья, принесенные им из эфемерной счастливой
осени. И с каждым сожженным листом плотной бумаги он все больше
понимает, что осень – время тоскливых дождей и уныло-серых неудач.
И пока Рон остервенело ждет снежно-пушистой зимы с веточками омелы под
потолком и ангелками на верхушках елок, он и не успевает заметить, что
Гарри влюбился. Влюбился именно так, как влюбляются шестнадцатилетние
мальчишки – глупо и мечтательно. Так, что это заметно в каждом
неосторожном повороте головы в ее сторону, в каждом жесте, в каждом слове и дрожи в надтреснутом от простуды голосе.
И Рон видит это, видит все, и никак не может понять, почему чувствует
только сухую, колкую ревность где-то под ребрами, почему не может
смириться с тем, что мысли Гарри заняты кем-то другим.
Он не
может поверить до того момента пока не слышит как Гарри стонет чье-то
имя посреди ночи, думая, что Рон уже давным-давно спит, и тяжелый
бархатный полог слегка колышется от его дыхания и резких движений. И
когда его терпкий запах заполняет комнату, Уизли наконец осознает, что
Гарри давно уже не тщедушный слабый мальчик в несуразных очках.
Рон не хочет думать, почему его это так волнует, он лишь утыкается носом в подушку и скребет ногтями по повлажневшей простыни.
А на следующий день он впервые целует Лаванду, влажно и неуклюже, лишь
бы только забыть о том, что делал Гарри прошлой ночью, забыть о том,
как колко отзываются где-то внутри злые слова Гермионы, забыть о том,
как Дин зажимал его сестру в углу в одном из коридоров, и его руки
блуждают у нее где-то под рубашкой.
Рождество уже близко, и
домашние эльфы уже приготовили праздничный пудинг и развесили веточки
омелы над дверьми. И вот они с Лавандой в общей гостиной, он несмело
обнимает ее, а она страстно и горячо дышит ему в шею и кладет его руки
себе на бедра. Рон моментально заводится, но он не хочет, чтобы все
было так, он просто целует ее в губы и думает о том, что когда
придет весна, все будет лучше. И незаметно он скрещивает пальцы за ее
спиной – только бы получилось. И когда девушка начинает наманикюренными
ноготками расстегивать его рубашку, он отодвигает ее от себя и без слов
уходит в спальню мальчиков. Все, что он хочет - в эту рождественскую
ночь загадать желание. Только бы Гарри заметил его, только бы значить
для него хоть немного больше.
Но едва ли у него это выйдет.
Едва ли – а Рон все спешит - из пункта А в пункт Б, из ниоткуда в никуда.
*пять месяцев до...*
Весной Рон наконец понимает, в кого влюблен Гарри. Потому что мальчик
больше не может сдерживать своих эмоций, он без ума и без тормозов, он
готов на все, а Рон... Да что Рон.
Просто ревность ниткой
наматывается на его ребра, она связывает грудную клетку так плотно, что
Рону становится трудно дышать. Он рвано дышит от бессилия, и воздух
тяжелыми сгустками пара вырывается у него изо рта.
А Гарри и
Джинни начинают встречаться – он целует ее в коридоре, прижав спиной к
влажной стене; а Рон смотрит на них украдкой и только беспомощно
теребит пальцами свой колкий свитер крупной вязки, и большая буква «Р»
на его груди будто усмехается над его слабостью.
В это время
Рон впервые думает о том, что он допустил промашку еще осенью: тогда,
когда профессор Слагхорн показывал им котел с Оборотным Зельем. Рон
ведь мог тогда взять хотя бы чуть-чуть, украсть хоть четверть пробирки
этой мутной густой массы – и сейчас, добавив туда один медный волос
свой сестры, он смог бы получить хоть немного внимания Гарри.
Но время прошло, и вместе с Хогвартским экспрессом, что везет
первоклашек обратно в Лондон, унеслось в свое вязкое фиолетово-черное
былое.
Конец года уже близок, и солнце немилосердно выбеливает
каменные стены, а Рон сидит перед камином и снова сжигает в нем свои
картонные кленовые листья, оставшиеся еще с той старой осени. И когда
Гарри подходит к нему, такой беззаботный и неожиданно взрослый, рыжий
не оборачиваясь на одном дыхании шепчет что-то несуразное, что-то до
невозможности нелепое, ту глупость, на которую покупают вдохновенных
романтиков.
А Гарри улыбается ему и хлопает по плечу: «Я тоже
люблю тебя, старик», отдавая дань их дружбе, давно отошедшей для него
на второй план, такой эфемерной и немного забытой.
- Ты не
понимаешь. Ведь я не об этом, - говорить слишком трудно, уши горят от
стыда и смущения, и Рон смотрит в пол, будто надеясь, что сейчас
провалится под землю. - Рон, ты же знаешь... - Пусть это
покажется глупым, но я бы хотел быть...- листья сгорают в камине,
пеплом оседая на щербатых березовых бревнах.-...с тобой, Гарри. - О чем ты говоришь, ты что? Из этих? Знай, я люблю Джинни и только ее, оставь эти глупости! - Это не глупости, Гарри, я бы просто хотел... - А я бы хотел быть счастливым, Рон.
Рыжий смотрит в глаза Гарри, на его лицо, на раскрасневшиеся щеки и
лоб, перечеркнутый морщинкой. Уизли беспомощно хватает его за ладонь,
не в силах поверить в то, что он ему больше не нужен. Но Поттер упрямо
продолжает, четко выговаривая слова и слегка покачивая головой в такт. - Я бы хотел...
Он отдергивает руку и укоризненно смотрит на Рона, не понимая, что
случилось с ним, с его другом, с тем, с кем они всегда перешептывались,
сидя на кровати в Спальне Мальчиков, с кем переодевались в одной
квиддичной раздевалке и ели шоколадных лягушек на Рождество.
- Быть счастливым.
Гарри ладонью смахивает волосы со лба, каждым своим словом заставляя Рона вздрагивать и опускать взгляд.
- Просто быть счастливым.
И когда он произносит это, Рон уверяется в том, что сейчас он уйдет,
уйдет, хлопнет дверью и больше никогда в жизни не посмотрит на него
даже издалека. Вот так, просто уйдет и они больше никогда не увидятся,
потому что Рону будет стыдно посмотреть ему в глаза, а Гарри даже не
захочет его больше знать.
- Рон. *одна восьмая секунды до...*
Гарри уходит, и бездушный сквозняк громко захлопывает дверь, беспощадно
срывая с хлипкой пружины последний потрепанный бумажный день календаря.
И когда картонные подобия кленовых листьев догорают в камине, березовые
бревна щелкнув погребают под собой легкий пепел маленькой, глупой
несбывшейся роновой мечты.
...и в очень грустное продолжение.
Что-то таки заставило меня сохранить и этот фик в укромную папочку. Рон превосходен. Гарри превосходно жесток.
Да, с влажностью для меня лично тоже перебор, но в том вся лондонская осень.
ПС: особенно порадовало вязкое Ф.-Ч. былое...)
Вдохновения!
23 января 2006Мари
Самый лучший фик с таким пейрингом
Однозначно. Безумно красивые сравнения и слова, гармоничный сюжет, Гарри полностью канонический, но в этом вся прелесть данной драмы.
Фик легкий и воздушный, как пепел от сгоревшего кленового листа... просто нет слов. Самое ценное, когда автор пишет не головой и руками, а сердцем и душой.
12 января 2006Дарья
это первое, что я прочла
с чувством,это да.
Но слишком много слова "влажно"
