Все обязательно сбудется

Fujin!!

Её мало даже на меня и тебя – сейчас. Потому что мы только вбежали, смеясь от волнения, роняя на пол ключи, закрыв дверь только со второго раза, а здесь тут же стало нестерпимо жарко. Не хватало воздуха, маленькие бладжеры перепуганными птицами трещали в голове.

Скорее, скорее.

- Ну что, кто первый? – Ты смеешься, ты хочешь пошутить, но мне-то одному известно, как надрывно сводит скулы, как да боли дрожат руки при одной мысли, что мы можем быть по отдельности.

Что мы – один и один.

Ныряем в душ, как в стылую воду, истеря от холода, растягивая ошалелые улыбки. Глядя в оттаивающие, свои-чужие глаза.

Мы.

И дело здесь не в нашей с тобой, до каждой веснушки, схожести. Не в нашем несуразном родстве, переплетении жизней – с самого первого дня, глаз, губ. Не в четко отработанной синхронности движений и фраз – этому мы научились еще раньше, чем фирменной улыбке.

Просто у нас с тобой одна душа – на двоих.

Просто у нас с тобой два имени – тоже на двоих. Выбирай какое хочешь, сути от этого не изменится.

Интересно, как зовут тебя сейчас? А меня?

Два имени на двоих, давай поиграем – выбирай!

И мы стоим под обжигающе-холодными струями, до белеющих царапин-полос вцепившись друг в друга. И совершенно не тянет ни во что играть и разбирать имена.

Достаточно просто знать, что ты – тот, мой братишка. Таких как ты у меня двое – ты и я, таких как я тоже двое, и тоже у меня.

И леденящие капельки запутываются в волосах, стекают вниз по выступающим лопаткам. Обжигают нестерпимо-душным жаром.

И тянет только одно – прижаться еще сильнее, еще сильнее впиться в твои выступающие лопатки, по которым стекают холодные ручейки.

Ощутить всем телом каждую – такую же – клеточку тела. Переплестись, губами – к губам, ощутить как наши ребра впиваются друг в друга, грозя наконец-то срастись в грудной клетке. Грозя разорваться от невозможности этого.

И чувствовать только, как это твое сердце бьется в моей груди.

И я умер бы от этого счастья, да только у меня две жизни.

И сердце у нас тоже – одно на двоих. Оно бьется там, между сросшимися ребрами, в дрожащих лихорадочных касаниях.

Холодный ледяной пар отскальзывает от стен невесомым туманом, выползая из-под двери.

И чудится: стоит там одно диковинное существо с четырьмя руками, двумя парами жадных глаз, одной душой, одним сердцем, одним сбивчатым дыханием. В сущности, отвратительное эгоистичное чудовище.

Да только нет нам до этого дела, братишка.

Нам – обоим, я знаю точно – есть дело только до того, как невыносимо разрослась, усилилась наша – нет, не банальное желание – наша тяга. Как царапает кожу наше дыхание, как причудливо изогнулся чудовищный зверь, грозя пожрать все вокруг. Как тянет, невозможно, до боли, тянет, тянет…

Наконец-то срастись, впиться в тебя всем телом, ребрами – в ребра. Услышать твое сердце в своей груди.

Или впустить тебя, услышать своё – в твоей. Разница все равно будет не так уж заметна. Я знаю, точно такое же стремление беспощадным пожаром выжигает изнутри и тебя.

И тянет, тянет, так больно, выворачивающее тянет…

И нельзя, братишка, нельзя.

***

- Слушай, я добыл прикольный аппарирующий артефакт. Давай завтра вместо Хогсмита по Лондону погуляем, а?

***

Сдерживаемое хихиканье солнечным зайчиком отлетело от стен. Прокатилось по заброшенным коридорам, привычно затихло вдали.

Привычно повторилось снова.

- Тише, тише…Услышат же.- От смеха ты сгибаешь пополам, прислоняясь ко мне. От тебя все еще пахнет нашим мягким стекающим мылом и холодным душем. Тогда ты подошел и вцепился в меня так отчаянно, словно боялся потеряться.

Тогда ты смотрел точно так же, как и сейчас. Как и всегда.

- Молчу. Всё – давай доставай быстрее!

- Терпи. – Насмешливым щелчком по носу.

Ты тщательно перерываешь все карманы и кармашки и наконец пафосным жестом достаешь помятую пачку. Чувствуешь две одинаковые кривые ухмылки. Нам есть чем гордиться – добыть маггловские сигареты тайком от матери было ох как непросто.

- Ну что? – Мои глаза горят волнением наверное не меньше твоих. – Кто первый?

- Э, нет, братишка Фред. – Ты аккуратно достаешь одну сигарету и вертишь в руках. – Давай-ка сначала придумаем как её зажечь.

Значит сейчас я Фред, а ты Джордж? Снова, даже сейчас, играем, да? Эх ты.

- Глупый вопрос. – Быстро выхватываю палочку – твою, и шепчу короткое заклинание. – Подружка нашего малого знает кучу полезных вещей.

Крошечный дрожащий огонек загорается на конце сигареты. Ты проводишь её туда – сюда, осторожно вдыхая дым.

Ты смотришь на меня так, что у меня с самого детства и до сих пор всё внутри сжимается от этого взгляда.

Играем.

Почему же так долго?

- Чего ты ждешь, как там тебя…Фред?

- Нет, я Джордж. Я думаю… - Не смотри так. Потому что я уже начинаю шарахаться от зеркал. – Дым могут заметить.

- О Мерлин! – Кому ты врешь, братишка? Мы ведь всегда думаем от одном и том же. – Давай уже скорее сюда!

И я рывком притягиваю тебя, дикой хваткой вцепившись в запястье, жадно ловя сигарету. Мы ведь за этим сюда пришли, верно? Только за этим.

Не смотри так, пожалуйста.

Я знаю, что нельзя. Я знаю, как нестерпимо тянет, как хочется хоть раз…Не смотри так, пожалуйста. Я не буду.

И дым мутным потоком впивается в легкие, заполоняя их. Заставляя бешеным хороводом вертеться мир вокруг нас. Впиваясь в кожу смертельным никотином.

И хриплым кашлем выходя из горла.

- Ну как?

- Сам попробуй…

И ты смотришь какое-то время, словно не веря, на протянутую сигарету. А потом горячей лавиной затягиваешься, хватая её еще жаднее, чем я. Я даже знаю почему.

Ах да. Я обещал так не смотреть.

***

- Эй, чем это от вас так несет?

- Секрет

- Погоди-ка, кажется знакомый запах…

- Где взяли?!

- Как больше нет?!

- Ну пожаааааалуйста.

- Три галеона за штуку?! Да это грабеж!

- Дайте две.

***

Это началось давно. Думаю, эта болезнь уже снедала нас еще до того, как наш отец, отчаянно краснея, вручил матери первый букет бледных фиалок.

Знаю точно – за все это время наша болезнь, как жаркий яд, только усилилась. Теперь он скручивает нас изнутри до самой ночи, коверкая губы улыбками.

Интересно, помнит ли мама тот первый букет?

Они говорят, мы веселые и совершенно без тормозов. И в общем-то они правы, кто же не знает близнецов - приколистов Уизли? Кому не доставалось от их извечных подначек, кто не привык к их постоянно-раздражающей ухмылке?

Которая больно, как ножом, разрезает пополам губы и зажигает глаза веселыми пикси. Что вы, это ни в коем случае не намертво приклеенная маска. Мы научились быть потрясающе искренними, да, братишка?

Это скорее качественный грим, наложенный годами, идеально ложащийся на родную кожу. И даже глубже – до самого нашего с тобой сердца. Мы ведь действительно любим пошутить.

Просто с детства, с самого первого дня, когда я стал отличать-таки тебя от себя, наша жизнь – это истерия под качественным гримом.

Потому что, посудите сами, не может человек с отодранной рукой, ногой, жизнью, всё время так беспечно смеяться.

Посудите сами – весь Хогвартс хохочет над нашими проделками. Над возрастающей истерией.

Почему Джинни одна, перси один, Билл, Чарли, Рон? Даже Сычик – и тот один. А нас – двое, с привычными, разрезанными пополам улыбками. И непонятно – за что?

Я знаю, это не твоя вина, мама, и не за что нам тебя прощать, но…

Что же ты наделала.

Ведь истерия с каждым днем все возрастает, шутки становятся все злее. И мы совсем теряем голову от одного вида друг друга.

И мы совсем не расстаемся.

Помнишь, нас хотели расселить в отдельные комнаты? Думаю, это не помогло бы даже тогда.

Чарли так много рассказывал про своих драконов. Билл был примером для подражания всей малышни. Джинни – вселюбимым очарованием. Перси – умницей, гордостью семьи. Рон вечно нуждался в поддержке и влипал в неприятности.

А мы были близнецы.

***

- Ну наконец-то лето!

- А я по школе буду скучать…

- Гарри, пиши, не забывай!

- В конце лета мы приедем за тобой!

- Не думаю, что это хорошая мысль, Рон.

- Просто отличная! Пока!

***

У нас, совсем рядом с Норой, есть потрясающая горная гряда, заканчивающаяся обрывом. Летом мы частенько убегали туда, прячась от своей постоянной возни и секретов. Ведь надо же когда-то отдохнуть.

Удивительное месть – можно до самых последних закатных росчерков стоять на краю, касаясь друг друга кончиками пальцев. Смотреть вниз.

И обрыв манит, тянет. Почти как ты, закручиваясь перед глазами причудливой спиралью. Смешно рядит в глазах. И тянет, тянет.

Это было забавно – стоять на краю и испытывать два таких сильных и похожих чувства сразу. И ужас пронзительным ветром холодил лицо. Мы стояли, и стоило взглянуть вниз, почувствовать, как инстинктивно сжимается сердце, казалось: мы вот-вот придумаем, как избавится от снедающего нас яда, гулкой кровью разлитого по венам. Давно, еще до рождения.

Чарли все рассказывал про своих драконов. Говорил об удивительных ощущениях, охватывающих его рядом с этими дикими древними чудовищами. Об ужасе и восторге – когда смотришь в их раскосые золотые глаза.

О чувстве собственного могущества, всевластия, когда забираешься на их шершавую спину и летишь – с обрыва – вниз.

Мы всё искали способ избавиться от выворачивающего ощущения неполноценности. Там – внутри.

Мы столько всего перепробовали.

И стояли. И смотрели вниз, на снующие скручивающиеся спирали. И ужас пронзительным ветром холодил лицо.

И это чувство так похоже на то, которое должно быть. На недостижимую мечту.

Чарли рассказывал…

Еще горящий окурок летит вниз – с обрыва, смешным отчаянным суицидом. Зачем нам два?

Один короткий шаг, одно небо – на двоих над головами. Одна стремительно приближающаяся земля и тонкие очертания травинок-стебельков. Одна захлестывающая с ног до головы ледяная волна ужаса и восторга.

И вниз, с обрыва, вслед за стремительно догорающим окурком, летит одно диковинное существо-дракон. Четырехногое, четырехрукое, дикое, древнее.

Братишка, мы, кажется, нашли….

***

- Что это было?! – Молли визжала, всё еще дрожа от недавнего страха. – Что это было, я вас спрашиваю?! Как это понимать?!

- Понимаешь ли, мы…

- …Мы испытывали одну новую штуку…

- Левитационные конфеты….

- …Но их, кажется, нужно еще доработать.

- Ага.

- Что?! Вы могли умереть, вы это понимаете?!

- Мам, не сгущай краски.

- Всё же обошлось.

- Я успела левитировать вас в метре от земли! И только попробуйте сказать еще хоть что-то!

- Но мам, мы…

- Только попробуйте!! Больше никаких изобретений!

- Конечно-конечно.

- Я вам пошучу! В комнату, быстро!! И только попробуйте выйти оттуда!!

- Да мы уже идем, не нервничай ты так.

***

Дверь хлопнула над головой, оглушив и ослепив жестоким ударом. Смыкая крошечную комнатку вокруг.

Жаль, что наше с тобой сердце сейчас отчаянно сжимается не от этого.

Я бросился к шкафу, отчаянно перебирая вещи, ты – ничком на кровать. Спрятанная помятая пачка сама собой скользнула в руки, как и палочка с дрожащим огоньком.

Холодный ветерок пробрался внутрь через приоткрытую форточку. Я отошел, закурил, заламывая руки. Расхохотался.

Ты тихо всхлипывал на кровати, рыдая.

А я стоял у окна – ветерок забирался под одежду, сигарета жгла пальцы. Стоял и хохотал.

Отчаянно, громко, и грим нелепой татуировкой впивался в сердце. Татуировкой-маской-змеей.

Нет сил больше слушать пронзительный плач, закрываю руками уши.

Мама все еще орет внизу.

В этот момент может показаться, что мы совсем разные, да только я уже смеюсь вам в ответ. Наоборот: это кульминация полностью схожего яда в наших венах, жаль только сердце сейчас разрывается, царапая ребра осколками, не от этого.

Я знаю, до последней незначительной черточки, от чего ты плачешь сейчас, чувствую всего тебя и простыню под податливым телом.

Ты тихо воешь, содрогаясь, до крови кусая запястья – за нас. Обоих.

И я хохочу, прислонившись спиной к дверному косяку – тоже за нас. Тоже за обоих.

Мне больно как и тебе, тебе бы тоже хотелось рассмеяться. Только вот ничего не изменится, если мы поменяемся местами. У нас ведь и боль, и смех, и рвущееся сердце, и осколки в груди – одни на двоих.

Наша с тобой привычная истерия.

И скручивает, заставляя сползать по стенке, вцепившись в её шершавость скрюченными пальцами, вовсе не от маминых криков, наказания и крошечной давящей комнаты.

Вовсе не от того, что её заклинание остановило нас в каких-то метрах от земли.

Это было не оно.

Падение до кульминации усилило выжигающий океан внутри, до неразрывности приблизило нас друг к другу. И так и не взорвалось развязкой.

Чарли обманул – это было не то.

Не то, что мы искали. Не то, что мы так и не нашли.

И жажда, тяга от этого только усилилась. Коверкая губы улыбкой, выворачивая всё изнутри, прижимаясь к тебе, злыми пальцами – в ребра.

Тяга усилилась, разрослась до гротеска. Заставляя хотеть – до дрожи в коленях – ворваться внутрь горячим вихрем, разрывая все внутри. Прикоснуться к веснушках холодными губами. Впиться когтями в мягкое податливое тело, увязая в кишках и крови – пробраться к самому сердцу. Наконец-то сжать его, наше, одно на двоих, жалобно-трепещущее, в своих лапах.

У нас такая мягкая кожа – кусать, оставляя бледнеющие отметины.

Что же ты наделала, мама.

И все никак не получается, братишка, у нас это исправить.

И жить нам с этим. Жить.

***

- Рон, удачи тебе! Приглядывай за Джинни!

- А вы смотрите у меня! Если я только узнаю, что вы опять взялись за старое…

- Перси, какой ты все-таки умница!

- Так вот…

- Конечно-конечно.

***

Новый учебный год встретил нас сотнями учащихся, бесконечными приколами, распахнувшимся Хогвартсом. Бесконечными новостями о возродившемся Волан-де-Морте.

А в общем-то ничего не изменилось, все те же шутки, все те же подначки. Выверенные годами до каждого слова.

Только вот в последний своими шуточками мы довели Кэтти Белл до слез.

Она и понятия не имеет о нашей истерии. О твоих нелепых веснушках и голубых глазах.

Ли Джордан липнет привязчивыми слухами, постоянно говорит, говорит…Мы не даем ему вставить ни слова.

Говорит, в этом году будет бал.

- Ну что? – Как бы невзначай, полушепотом – на ухо, посреди гостиной. – С кем пойдем?

- Давай потом. – Мягкая, только наша – моя! улыбка уголками губ. Не насмешливая – только чуть-чуть. – Не видишь, я астрономию учу.

- Да ладно тебе. – Забраться носом в висок, тяжело дыша, ловя непослушные пряди губами. Пусть смотрят. Мы братья – нам можно. – Ну давай, рассказывай уже, кого присмотрел.

- Ну пусть мне будет нравится Алисия. – Ты снова уткнулся носом в учебник. Ах да, тебе же сдавать астрономию за нас обоих. – Всё, закрыли тему.

- Как скажешь, братишка. – И уже криком, в другой конец комнаты. – Алисия, пойдешь со мной на бал?

Короткий оценивающий взгляд и быстрый кивок. Легкая усмешка на твоих губах. Ошалелый вид сидящего рядом Джордана.

Дурак, ну как она может различить нас, когда мы и сами-то не в состоянии этого сделать?

Смешно, он не понимает, действительно не понимает, как можно звать куда-то девушку брата. Как можно ей с кем-то делиться. Делить на двоих встречи тайком, крошечные кафешки в Хогсмиде, робкие первые поцелуи в душевых.

Мы и так делим это всю жизнь.

И даже больше – каждое воспоминание, каждый взгляд, дыхание, мысли, сердце…Друг друга – до самой последней веснушки.

И снова тянет, тянет…

У нас так и не получилось избавится от этого выворачивающего наизнанку ощущения. От этой извечной ломки – в сантиметрах от героина. Не помогла – ни на секунду – стремительно приближающаяся земля и захлестывающая – с ног до головы – близкая смерть.

Но мы обязательно что-нибудь придумаем, да, братишка? Мы ведь известные выдумщики.

Всю эту ночь ты дрожал, тихо истеря, плача от кошмара. Я знаю этот сон, до отвращения ясно вижу его даже сейчас: глупый детский страх. Рука из-под кровати. Она набрасывается, пробираясь к самому горлу, впивается кривыми пальцами. И ты пытаешься отодрать её своими, до крови вгоняя в неё нож.

А она всё душит, душит. Потому что ей, в отличии от тебя, не больно. Потому что у неё нет одного-единственного на двоих потерянного сердца – только пять скрюченных пальцев.

Поэтому ничего мы с ней поделать не можем.

***

- Скоро матч со Слизерином!

- Не щадим себя.

- Тренируемся по двадцать пять часов в сутки, спим в оставшееся время!

- В общем Вуд как всегда…

- Эй, что ты сказала про Вуда?!

- А вообще он такой милый…

- Только на квиддиче повернутый.

- Разговорчики!!

***

Холодный ветер ударил в лицо напоминанием о неудавшейся попытке. Две команды облетели поле, почти увязая в ревущих трибунах.

Игра начиналась. Кем ты будешь сегодня – выбирай!

Квоффлы над головой, снующие игроки, крошечный снитч – то здесь, то где-то вдали – даже это не способно противопоставить ничего тяге.

Тяжелые дубины в руках.

И водоворот: событий, команд, жизни-игры. А мы неплохо держимся на метлах: я вижу это по твоему дерганному полету, резким движениям, пронзительно-серым глазам. Пасмурным.

И инстинктивно повторяю твой удар, чуть не сшибая Вуда. Он уворачивается в последний момент, громко матерясь, говоря, что сейчас не время для наших дурацких шуток.

Он не прав, время для этого есть – всегда.

Как и для твоих-наших пасмурных глаз и дерганных движений.

После игры мы ворвались в раздевалку последними, истеря от нетерпения. Стоило последнему игроку выйти под акомпонемент наших шуток, лампочки под потолком взорвались нервным миганием.

Кажется, мы выиграли.

И мы снова вцепились друг в друга – до белеющих полос на коже, забираюсь горячими руками под мокрые – от усталости и тяги – рубашки. Дрожа от желания впиться, почувствовать твою кровь в своих жилах, переплестись – ребрами в грудной клетке. Запустить пальцы прямо внутрь, разрывая бледную кожу, касаясь скользких внутренностей, - до самого сердца.

До нашей с тобой души.

И тяжелое сбивчатое дыхание царапает гортань. И тяга злобным чудовищем разрывает изнутри невозможностью единения. И до чего же это отвратное, противоестественное чувство, с которым не справиться, которое не забыть. И…

- Вы что делаете?

Последний короткий укус – и мы оборачиваемся, вместе, одновременно. Ах да, я совсем забыл – Вуд хотел наверное устроить тебе «выговор» за то, что ты чуть не сшиб его неосторожным движением – повторением моего. И вот он пришел, смотрит, смешно открыв рот от удивления.

Даже интересно, что он подумал.

Вуд ругался, долго, с чувством, отступая короткими шагами от дикого, древнего.

Ты смеешься, братишка, уткнувшись мне в плечо разрастающейся истерией. Хохочешь чуть непривычным сумасшедшим смехом. Значит рыдать сегодня буду я.

- Тьфу ты, извращенцы несчастные! Это раздевалка для квиддича!! – Ничто не могло завести Вуда так как это слово. – Спать друг с другом валите в другое место! Быстро!

От хохота ты согнулся пополам, звеня у самого уха, калеными клещами впиваясь в мозг.

О чем это он? Он что, подумал что мы…и удивление сменяется пониманием. И надеждой.

Не слушая больше ничего, ты хватаешь меня за руку и тащишь за собой, почти бежишь. И дикая отчаянная надежда бьется у края.

Самим бы нам это и вправду никогда в голову не пришло.

Думаешь, оно?

Думаешь, поможет?!

***

- Эти психи чего только не придумают.

- Нет, серьезно, нормальные люди так себя не ведут.

- А правда, что…

- Что?

- Нет.

***

Пыльная кладовая встречает нервным копошением и резкими быстрыми выдохами. Мерлин, решение было так близко, совсем на поверхности, а мы все бились – крыльями о клетку, и не могли найти.

Скорее, скорее.

Тяга выжигает, заставляет прижаться еще сильнее, ловить губами поцелуи-укусы, никотином разливаясь по твоим венам. И всё же невыносимо жжет в груди, заставляя распутывать непослушную одежду, пытаясь спасти – безуспешно.

И руки скользят по телу, забираясь между пуговицами рубашек, взрываясь у края пронзительным плачем.

И твоими серыми глазами.

Братишка, мы, кажется, нашли…

***

- А вы почему еще не в спальнях?

- Отбой был часа два назад!

- Уже уходим, нет проблем.

- Сейчас будут. Быстро к директору!

- Действительно, а чего…

- Ночью по коридорам бродить – опасное дело.

***

До спальни мы дошли молча, боясь даже касаться друг друга. Это было похоже – почти до неразличимости – на то, что должно было быть. На захлёствыющее чувство единения.

И в то же время совсем не то.

И наши губы, наши дерганные движение – это совсем не то же, что сердце, в груди, между ребер – одно на двоих.

И я знаю, что сегодня, уткнувшись носом в подушку, до крови кусая запястья, предстоит выть мне. Потому что тяга только разрослась, заполоняя наше существо до краев, вытекая кипящей жижей.

А тебе – истерически хохотать.

Мы довели до невозможности, усилили до предела тягу – там, в пыльной маленькой кладовке. Заполнили себя ощущением-ожиданием чуда, тем, что это наконец-таки произойдет и нас больше не будет выворачивать наизнанку ночами.

А тяга, смеясь под нашим гримом, так и не взорвалась долгожданным освобождением.

Даже боюсь представить, как сегодня ночью всё у меня внутри будет рваться, пытаясь разодрать тонкую кожу, вытечь наружу кровавой жижей, вцепиться одинокой рукой. Слиться – с тобой, бессмысленно ударяясь в закрытые полые кости.

Нас тянет друг к другу, у нас не разняться даже отпечатки пальцев. И это простая физиология.

Мама, что же ты сделала с нами.

Я тихонечко выл этой ночью. А ты хохотал, глотая твои-мои слезы.

Совет Вуда не помог.

Это было не оно.

И нам жить с этим. Жить.

***

- Привет, ребята, а вот и моё скромное жилье.

- Штаб-квартира Ордена Феникса будет располагаться здесь?

- Смешно…

- Так что ищите себе комнаты поудобнее – мы здесь надолго.

- Между прочим хорошее тихое местечко.

- Только думаю сюда скоро набьется столько народу, что о тишине можно будет забыть.

- О! А вот и Гарри.

- Кстати, как лето прошло?

***

Гарри Поттер, который друг Рона, который сын нашей матери и нашего отца, мальчик, который выжил, этим летом дергался от каждого звука. Как и другие заполонял собой дом под номером двенадцать. Всё хотел вступить в какой-то орден.

Мы тоже наверное хотели – продолжением нашей истерии-жизни-игры.

Это было нетрудно – заставлять хохотать переполненный домик, доводя маму до крика. Это было нетрудно – играть в веселье, в изобретателей со своими амбициями, путаясь в твоих-моих руках.

Завидовать – до злого сжатия кулаков, еще одному сыну нашей матери и нашего отца. Потому что его больше не выворачивало наизнанку кровавой жижей-рвотой в запертой комнате, под предлогом работы. Потому что ему больше не надо очками нацеплять энтузиазм на глаза и ночами придумывать темы для завтраков.

Потому что он смог сделать то, что хотел – избавиться от нашей истерии.

Уйти отсюда.

Мы этого не можем – пока, тяга скручивает и прибивает к земле, стершемуся от времени паркету.

Но мы уже готовимся, и у нас будет дом. Будем мы. Будет крошечный – как капли о кафель стен, магазинчик на окраине Хогсмида

И грим намного дороже и качественнее.

Я что-то забыл, как тебя сегодня зовут, братишка? А меня?

Говорят, что совсем скоро Темный Лорд сможет постучаться в эту вот самую дверь. Говорят, в каждом можно подозревать Упивающего. Эти слухи сжимают горло больным спазмом-смехом.

***

- Слушайте, ребята, нам нужно…

- Вы только не обижайтесь, но…

- Мы недавно подумали: Упивающиеся вряд ли помнят о вашей причастности к Ордену.

- Да и вряд ли воспринимают всерьез.

- Короче нам нужен…

• Один.

***

Представить не могу, как им в голову забралась эта бредовая идея. Доверить тайну одному из нас. Кажется, они даже нашли для этого какие-то логичные причины и часами объясняли их нам.

И всё-таки смешно: логичные причины, чтобы разделить нас сотнями миль. Заставить не видеться может быть годами.

Чтобы спрятать какую-то ненужную глупую тайну. Чтобы выиграть еще хоть несколько часов в какой-то непонятной войне.

И сотнями, тысячи причин сыпались градом, прибивая к земле. Кричали, что эта война касается всех. Кричали просто так. Потому что так просит, почти умоляет наша мать.

А мы не можем даже толком вспомнить – что за тайна, почему она так важна. Знаем только, что одного из нас придется спрятать ради неё так, что не найдет ни Лорд, ни Дамблдор, ни я. Знаем только, что подобную тайну хотели доверить Блэку родители Гарри, который друг Рона, который сын нашей матери и нашего отца, мальчика, который выжил.

И тяга скручивает пополам четырехруким чудовищем.

И мы не можем не согласиться хотя бы потом, что – вдруг? именно это нужно, чтобы избавится от раздирающего яда в наших венах. Вдруг – оно? Вдруг надо просто расстаться, хоть нам самим никогда бы не пришло это в голову?

И мы согласились. Ты и я. Вот только я не помню, как мы назвали того, кому вы доверили эту самую пресловутую тайну.

Знаем только, что она очень важна – тузом в рукаве, губительным контр-оружием.

Тебя увозили почти под конвоем: одноглазый сумасшедший старик, усталый отец, несуразная ведьма и человек с волчьими глазами. Я не полетел – боялся не вернуться.

Может еще увидимся – исчезающей в созвездиях колонне метел. И всё скручивает внутри, рвет мягкую ткань, мутирует – туда, за тобой, наматываясь кишками-шелухой на прутья исчезающей метлы. Рвет прямо на аккуратную лужайку перед домом.

Мне будет больно без тебя, братишка, но я согласен это пережить.

Чтобы избавиться от тяги я готов продать нашу с тобой единственную душу.

***

- Это всего лишь на пару месяцев.

- Да понял я уже.

- Хоть отдохнем от вашей возни, верно?

- Рад за вас.

- Да ладно тебе, ему сейчас там лучше, чем всем нам вместе взятым.

- Я это уже слышал.

- Послушай, Фред…

- Я Джордж.

- Эй! Вчера был Фред!

- Ага. Вчера был Фред, а сегодня Джордж. Что-то не устраивает?

***

Не помогало. Напротив.

Это было похоже на ломку, сминающую кожу и кости – без тебя. Я думал, это надо пережить, но с каждым днем, каждой секундой, тяга только усиливалась.

А Ли Джордан, как последний дурак, приходил каждый день, приходил и трещал в ушах. Думал помочь – и это единственное, что было в нем смешно.

Не помогало, и люди, маги, оборотень с печальными глазами обходили нашу с тобой комнату стороной.

Я каждое утро взрывался истерией, набрасывался со злыми – до рези в глазах – шутками. Я орал за двоих. Меня выворачивало на аккуратный газон. Наизнанку. Я всё ждал, что моё-наше с тобой сердце тоже выпрыгнет из горла и побежит за тобой, оставляя склизкий кровавый след.

Больше ночами я не плакал и не смеялся.

Было чуть больнее чем всегда.

Это было не оно. Но тоже – похоже.

***

- Пойдем обедать, там пирожков просто горы.

- Пошли.

- Слушай, ну что ты такой невеселый, Джордж?

- Я Фред.

- Хочешь, в квиддич поиграем?

- Хочу.

- А пойдем наверх, я такого пикси поймал – закачаешься!

- Пошли.

- Слушай, мне тут надо кое-что…

- Без проблем.

***

Окно режущими осколками взорвалось в голове. Рванулось в лицо ветром-счастьем.

Ты.

Влетел, выбив тонкое стекло, приземлился посреди комнаты. Твои серые глаза сейчас еще пасмурнее чем обычно – сияют.

А я всё сижу на кровати и даже не хочу подбежать, обнять, бросится на шею – это все ненужная шелуха. Просто меня счастьем прибило к покрывалу не хуже тяги.

Ты.

А Джордан всё сидит в кресле и никак не может понять, что ты делаешь здесь. Ведь ты хранитель той самой тайны и спрятан ненаходимо далеко.

А я знаю – еще до того как ты закатываешь рукав промокшей рубашки.

И не нужны не оправдания, не объяснения.

Просто сквозь грим наконец-то проступила нелепая татуировка. Клеймом прижглась к сердцу.

Татуировкой-маской-змеей.

***

- Мерлин, что здесь произошло?!

Разбитое окно, мокрый от дождя ковер, мертвой тело на полу. Гомон жителей дома под номером двенадцать.

- Как это могло случиться?

- Надо срочно искать другую штаб-квартиру для Ордена, здесь стало небезопасно.

- Как вы можете думать об этом!! Где мой ребенок?!

- Ничего не понимаю…

***

Это тоже оказалось не оно. Это тоже было похоже.

По крайней мере мы наконец-то смогли уйти – почти той же самой тропой, что и еще один сын нашей матери и нашего отца, которому презрительно плюют вслед.

Тебе опять смешно, братишка?

А я вдруг понимаю, что это тоже кульминация. Что крошечная прокуренная комнатка в дешевом маггловском отеле пьянит ничуть не меньше броска с обрыва, быстрых поцелуев в темноте, отметин на руках. Это просто наша тяга разрослась до гротеска.

Если бы Малфой видел нас сейчас, он бы уже бился в истерике.

А горькая сигарета – как и когда-то невыносимо дано – обжигает пальцы. Темные тяжелые занавески повисли на окнах, заставляя свою пыль забиваться в легкие вместе с сигаретным дымом.

Гротеск, катарсис, кульминация. И тяга вместе с темной меткой разрывают всё изнутри.

Ты спишь, раскинувшись на смятых простынях, тяжело дыша, и темные синяки тоже уже проступают под глазами. Притворяясь усталостью.

Убежать, спрятать здесь от Лорда было нелегко, но у нас не было выбора – он не помог нам ни преодолеть нашу тягу, ни поддаться ей.

Только вот метку все никак не удавалось загримировать привычной режущей улыбкой.

Тебе интересно, как там наша мама, Орден, Лорд? Мне – нет.

Мне сигарета жжет пальцы и дым вместе с пылью забивается в ноздри.

Я бросаю окурок на пол и подхожу к кровати, к тебе, шатаясь, умудряясь упасть несколько раз за какую-то пару метров.

Я кажется придумал, братишка.

И черное маггловское оружие само скользит в ладонь. И я сажусь рядом, еще больше сминая простыни.

Мутит.

Странное, болезненное сочетание: рыжие волосы и бледная до прозрачности кожа. Как уже готовая кровавая рана, а под ней – проступающая сетка вен.

И черное дуло скользит по волосам, разбивая их на пряди, притаиваясь у виска.

Где-то на полу догорает сигарета.

Я сижу так долго – пока ты не проснешься и не посмотришь прямо на меня своими сияющими пасмурными глазами. Пока понимающе не улыбнешься.

Мы, кажется, нашли…

Вот только не могу себе даже представить, что будет, если это опять – не оно. Если тяга, которую не преодолеть, которой не поддаться, разрастется еще сильнее. Если сильней – невозможно.

Мы, кажется, нашли – в полностью противоестественном черном дуле у твоего-нашего виска.

Запомни мои глаза, а я заберу твои, выковыривая их непослушными пальцами. Переплетая наконец ребра – с ребрами, слушая наше сердце в груди, вытекая кровавым месивом.

Кажется…

Тонкий щелчок курка.

Спуск.