- Скажи, ты счастлива? – его голос еле слышен. И секунду я думаю, не показалось ли мне.
- Гермиона, ты счастлива? – повторяет он, на этот раз громко.
Я сохраняю статью, над которой работала последние две недели, закрываю
Word, перекладываю ноутбук с колен на журнальный столик и смотрю на
него. Он стоит у окна спиной ко мне, вглядываясь в ночной
Сан-Франциско.
Я не знаю, что ему ответить.
- Почему ты спрашиваешь?
Он поворачивается ко мне, присаживается на подоконник. В обрамлении
длинных волос его лицо кажется еще более изможденным и худым. Он
пожимает плечами:
- Так ты счастлива? – он пристально смотрит мне в глаза, ищет ответа там и ждет.
Я молчу. Счастлива ли я? У меня есть работа, которая мне не противна.
Квартира в старом районе с видом на Золотые Ворота. Знакомые, с
которыми можно посплетничать и пропустить по кружке пива вечером в
пятницу. Но нет семьи. Никого, кто бы ждал дома. И багаж прошлого,
которого хватит не на одну жизнь. Я счастлива?
- Я в порядке, - с улыбкой говорю я. И он смеется.
- Значит - нет.
- Зависит от того, что ты понимаешь под счастьем, - резко отвечаю я, с вызовом смотрю на него.
Он молчит.
- Я не знаю, - наконец произносит он и отворачивается обратно к окну: –
Я никогда не был счастлив. Может быть, когда был совсем маленьким. Но я
не помню, - он опускает голову. Все в его позе говорит об усталости и
отчаянии.
Мы молчим. Я думаю о статье. О том, что
завтра пятница. И мы с коллегами из редакции пойдем в бар, выпьем по
кружке пива. Обсудим последние новости. Можем быть, перемоем кости
общим знакомым. А потом я вернусь домой к кушетке, телевизору и бутылке
джина. Еще одни выходные в алкогольном забвении. Может, в субботу
позвонит Джесс. Она звонит мне раз в две недели и предлагает поехать на
выходные в Вегас. Будет говорить, что у нее есть этот новый знакомый,
который мне обязательно должен понравиться. А я опять буду охрипшим
голосом врать про неотложные дела. Я никогда никуда не соглашалась
ехать с ней. И не могу понять, почему она все еще мне звонит и куда-то
приглашает. Я ненавижу выходные.
- Гермиона, ты одинока? – потерявшись в своих мыслях, я почти пропускаю момент, когда он заговаривает снова.
- Да, - мне не надо хитрить и увиливать от ответа, и не имеет смысла лгать. Ответ ему и так должен быть ясен.
- Как ты справляешься с одиночеством?
- Посмотри на меня, Гарри, разве я справляюсь? – с горечью спрашиваю я.
Он грустно улыбается в ответ. Тишина снова укутывает нас покрывалом.
Слышно только, как гудят в вечерней пробке автомобили, и где-то вдалеке
протяжно воет сирена.
- Этот город не замолкает ни на секунду, - вздыхаю я, поднимаюсь и подхожу к нему. Он кивает в знак согласия. Смотрит в окно.
- Минусы мегаполиса, - с еле уловимой улыбкой, говорит он: – Ты скучаешь по нашему миру?
Мы оба оставили «волшебный мир» десять лет назад. Сразу же, как
закончились службы по погибшим. Мы оба ушли, навсегда закрыв дверь в
сказку. И вот после десяти лет жизни среди магглов он спрашивает меня о
«нашем мире». И я мысленно согласна с ним. Мы здесь чужие. Наверное, мы
всегда ими будем.
- Иногда. Ночами, когда кошмары
не дают спать. Я закрываю глаза и вижу Хогвартс, таким, как я увидела
его в первый раз. Я никогда не забуду. Это сильнее меня.
- Это часть тебя, - и я вижу его отражение в оконном стекле. Он
улыбается. Его взгляд обращен в никуда, мысли где-то далеко. Должно
быть, там, на другом краю света, где среди зеленых холмов змеей вьется
железная дорога, по которой со свистом мчится Хогвартс-экспресс. А,
может, и нет. Даже после стольких лет дружбы мне все еще трудно
сказать, о чем он думает.
- Тебе ни к чему быть
одинокой, - говорит он после долгого молчания. И я не могу сдержать
смех. Комично слышать это от него. От человека, чьим единственным
спутником с юных лет было одиночество. Даже во времена «Золотого Трио»
он частенько держался особняком.
- Да? – я поворачиваюсь спиной к окну, обвожу взглядом комнату. «Надо перекрасить стены», - неожиданно решаю я.
- Да, - твердо повторяет он, - ты не можешь винить себя. Это твоя
жизнь. Твой выбор. Каждый из нас делает свой выбор. Рон сделал свой.
- Свобода выбора? – хмыкаю я, закрывая глаза. Я не хочу говорить об этом. Вспоминать.
- Да. Ты не виновата в его смерти. Он погиб из-за своего упрямства и своей глупости.
И это мне говорит человек, который винит себя в смерти каждого павшего от руки Волдеморта.
- Иногда «свобода выбора - это свобода от выбора», Гарри, - цитирую я
слова из одной из многочисленных прочитанных мною книг. Он долго не
отвечает. И я мысленно прикидываю, сколько краски купить и когда этим
заняться. Может, удастся уломать ребят с работы помочь. Пообещать им
выпивку и обед?
- Знаешь, она тоже ушла, - тихий безжизненный голос.
- Что? – я чувствую, как внутри все холодеет. Я не могу думать о ней.
- Она ушла, вначале из «Пророка», а потом, как и мы, оставила волшебный мир.
Хочется сделать вид, что я не понимаю, о чем он говорит. Но с ним этот номер не пройдет.
- После того как ты покинул волшебный мир, не о ком стало писать, - с сарказмом усмехаюсь я. - Твой уход лишил ее работы.
- Не надо, Мионе, - в его голосе слышен укор. Глупо. Знаю.
- Прости, - я иду на кухню. Там обычный бедлам: на столе коробка с
остатками пиццы, в раковине гора посуды. «Надо вызвать сантехников,
чтобы починили посудомоечную машину», - напоминаю я себе. Беру из шкафа
наполовину пустую бутылку виски, два стакана. В холодильнике уже давно
пусто. Достаю пачку картофельных чипсов. Не самый лучший вариант.
Возвращаюсь в комнату. Он все еще стоит возле окна. Смотрит на улицу.
Ставлю все на журнальный столик. Наливаю выпивку, подхожу к нему,
протягиваю стакан. Молча пьем, даже не глядя друг на друга.
Ночь проходит быстро. С каждой новой порцией боль притупляется, под
конец это лишь слабое эхо где-то на периферии сознания. Вспоминать
становится не так тяжело.
- Никогда не забуду лицо Рона... Жаль. Ни одного снимка не осталось… – он смеется.
- Да... – я тоже не могу удержаться. Оказывается, в нашем прошлом
остались не только война и боль. Было там и многое другое. Даже любовь
- я морщусь от одной мысли. Одним глотком приканчиваю свой бокал.
Тянусь к бутылке. Пустая. Черт. Он тоже смотрит с сожалением. И я
поражаюсь, как мы оба еще держимся на ногах? И как это до сих пор не
превратились в законченных алкоголиков.
- Говорят, что
у волшебников другой обмен веществ, у нас не возникает зависимости ни
от наркотиков, ни от алкоголя, - говорит он, словно прочитав мои мысли.
Откуда он знает что-то, чего не знаю я? Он улыбается, и впервые за
много лет его глаза сияют. И я не могу не улыбнуться в ответ.
Мы сидим на диване в моей гостиной. Свет погашен, и только неоновый
отблеск города не позволяет тьме укутать все вокруг. Хотя я к ней
привыкла и, уверена, – он тоже. Он расслаблен. Глаза закрыты. Дыхание
ровное, и вначале мне кажется, что он уснул. Но какое-то время спустя
он начинает еле слышно напевать. Голос очень тихий, с легкой хрипотцой.
Я тоже помню эту песню. Даже спустя столько лет. Песня Сортировочной
Шляпы. И я знаю, что если сейчас закрою глаза, то я легко представлю
себе Большой зал Хогвартса, длинные столы, свечи и зачарованный потолок
над головой. Студенты в черных мантиях, привидения, профессора,
директор. Добрый старик Дамблдор. Да... Какими наивными мы были. Всего
лишь дети.
- Он никогда не верил в пророчество.
«Мы хозяева своей жизни. Мы делаем выбор. Даже когда исполняем приказы.
Это наш выбор – служить верой и правдой или предавать…» - говорил он. И
он доказал, что так оно и есть. Сделал выбор. Так же, как и Рон, - он
садится прямо и поворачивается ко мне. В льющемся с улицы мерцающем
свете его изумрудные глаза кажутся безумными – так они горят.
- Ты не виновата, знаешь. Ты еще можешь стать счастливой... Когда
узнаешь, что это значит – расскажешь мне, - с задорной улыбкой
добавляет он, и я смеюсь.
Он уходит на рассвете,
когда город только начинает затихать, чтобы после пары часов отдыха
вновь загудеть, как пчелиный рой. Я не знаю, куда он направляется.
Никогда не спрашиваю. Знаю, что он вернется через год, два, пять лет,
а, может, через месяц. Я приду домой. А он будет вот так же стоять у
окна и смотреть на Золотые Ворота. И все повторится снова: ночные
разговоры, выпивка, воспоминания.
- Ты счастлива? – спросит он. Может быть, тогда я смогу ответить ему:
- Да, Гарри, - я надеюсь, что смогу.
Я иду на кухню. Варю себе кофе и с чашкой возвращаюсь в комнату. С
полки беру книгу, в которой храню вырезки из номеров «Пророка». Все
статьи, вышедшие из-под пера Риты Скитер. Тогда они раздражали, злили
меня, теперь - вызывают улыбку. Она умела делать сенсации из ничего.
Умела писать хорошо, когда хотела. Чаще – не хотела. Среди вырезок –
фотография. Она в своем кабинете в редакции, поздним вечером. Сидит,
откинувшись в кресле и закрыв глаза. Волосы распущены. На ней только
черные брюки и серый свитер. Мантия небрежно перекинута через
подлокотник. На столе - пергамент с набросками нового скандального
шедевра, поверх него - ее очки и сахарные перья. Маленькая слабость, о
которой никто не знает. Она красива. Может быть, со мной кто-то будет
не согласен. Мне все равно - на этом снимке она красива. Изображение не
двигается, но, закрыв глаза, я могу оживить его в своей памяти.
- Долго ты будешь здесь стоять? – голос уставший и тихий.
- Столько, сколько потребуется, чтобы получить отчет, - сухо.
Смешок. Глаза по-прежнему закрыты.
- Значит всю ночь. У меня нет сил, чтобы отчитываться прямо сейчас.
Скажи Поттеру, что я представлю все в письменном виде, - вздох, -
завтра утром, - еще одни вздох. Никакого сарказма.
- Эта информация нужна Ордену сейчас, - упрямо. Гарри сказал, что не к спеху, что сейчас все тихо. Но она этого не знает.
- Орден может катиться к чертовой матери, - спокойно.
- Так же, как и ты, если я не услышу о результатах, - несколько шагов.
Нависаю над ней: - Мне нужна информация прямо сейчас... – замечаю на
сером рукаве темно-бордовое пятно. - Что случилось? – не узнаю
собственный голос. Она вздрагивает от моей близости, открывает глаза.
- Царапина.
- Позволь взглянуть. Я колдомедик, - нежно касаюсь ее плеча, в голосе тревога. В ее глазах недоумение.
- С каких это пор тебе не все равно, Грейнджер? – в вопросе сквозит недоверие.
- Мы уже потеряли нескольких шпионов. Не хочется терять еще одного, тем
более до того, как он перестанет быть полезным, - голос становится
прежним. Холодным. Равнодушным. Она вздрагивает, как от удара. Но, не
глядя, задирает рукав и показывает мне руку. Режущие заклинания,
препятствующие остановке крови. Рана не слишком серьезная. Но
болезненная – еще одна особенность проклятья. Шепчу контрзаклинание.
Она с облегчением вздыхает.
- Спасибо.
Молча киваю. Поворачиваюсь к двери.
- А как же отчет?
- Завтра в письменном виде.
Ухожу, чувствуя ее взгляд на себе. Знаю, она улыбается.
Ее не любили в Ордене. Ей не доверяли. Относились с презрением и
пренебрежением. Когда Гарри впервые предложил ее кандидатуру, все были
в ужасе. Ну, какая из нее шпионка? Все, что она разнюхает, тут же будет
в газетах!
- Гарри, у таких, как она, нет понятий о чести, - суровый и недовольный голос Хмури.
- Возможно, - это все, что он сказал. А на следующем собрании Ордена
она уже была с нами. Да, были и недовольные таким решением. Но они сами
сделали его своим генералом – им пришлось замолчать.
Их
отношения всегда казались мне странными. Я думала, он ненавидит ее за
всю ту клевету и ложь, которой она его поливала все предыдущие годы.
Однажды я спросила его об этом. Он улыбнулся: «Я ненавижу двоих.
Волдеморта, - и, помолчав, с усмешкой добавил: – И Малфоя».
Между ними была какая-то никому не понятная связь. Здесь была загадка.
И я не могла ее не разгадать. А все оказалось так просто...
Прошел год. Очередное собрание, ставшие привычными крики и обвинения.
Мы проигрывали. Осознание этого наводило ужас. Хмури хлещет водку прямо
из горла, бутылка уже наполовину пуста. Он похоронил еще пятерых,
включая Тонкс.
Она появляется с опозданием. Бледная и
измотанная. Мантия порвана, волосы в беспорядке. Было еще одно
нападение. И будут еще. Голос дрожит. Она прислоняется к двери, пытаясь
восстановить дыхание.
- Будут еще нападения, сегодня... Завтра... – в голосе страх и боль. Ужас стал частью существования. Всегда здесь.
И Хмури срывается. Она молчит. А он орет. Обвиняет, оскорбляет,
насмехается. Она просто уходит. Ей вслед летят крики. Проклятья.
- Они не правы... - она стоит на террасе спиной к дверям. Я
останавливаюсь. Ее голос очень тих, и кажется, что она разговаривает
сама с собой.
- Что? – я подхожу к ней.
- Они не правы… Хмури и остальные. Я не гонюсь за сенсацией... Странно
звучит, правда? – она криво усмехается. - Не сейчас… Может быть, потом,
когда все закончится, если я выживу, и если Поттер разрешит, я и напишу
о том, что видела. О том, какой была эта война на самом деле... Если
кто-то останется, чтобы прочитать, - мрачно смеется.
-
С каких это пор ты спрашиваешь разрешения у Гарри? – я поворачиваюсь к
ней, не могу объяснить непонятно откуда внезапно взявшуюся ревность.
Она по-прежнему вглядывается в темноту. В тусклом свете, проникающем на
террасу из комнаты, я могу различить небольшой шрам у нее на щеке.
Автограф войны.
- Кто бы что ни думал, я уважаю Поттера
и восхищаюсь его силой. Не понимаю, как после всего, что он пережил, он
не сошел с ума... Видеть все это... – она вздрагивает. - Каждый день...
Снова и снова... – ее трясет. Она обхватывает себя руками, словно
пытается согреться.
- Все эти люди... Все они... –
делает глубокий вдох, чтобы унять обезумевшее сердце. Силится
заговорить, найти нужные слова. Объяснить необъяснимое. Я понимаю.
Сколько раз я видела Гарри в таком же состоянии, когда он приходил ко
мне посреди ночи, бледный и измученный очередным видением. Он тоже не
мог подобрать слов. Я набираюсь смелости и обнимаю ее за плечи. На
секунду она напрягается, но потом я слышу судорожный вздох, и она
расслабляется. Так мы и стоим на террасе вдвоем, глядя в темноту,
пытаясь увидеть там проблеск надежды.
Во рту от
холодного кофе лишь горечь, но я допиваю его. Смотрю на фотографию в
руке. Я не должна была уходить, но сейчас уже поздно думать об этом.
Столько лет потрачено напрасно. Дура. Что заставило меня забыть и
сбежать, поджав хвост? Вина. Рон любил меня. Может, думал, что любил.
Уже не важно. Но для меня он всегда был братом, как и Гарри. Я не могла
дать ему то, что он хотел. И он не простил меня. Предал нас. Из-за него
погиб Снейп. А вместе с ним и Гарри. Тот, с кем я время от времени
напиваюсь - всего лишь тень. Я тоже тень, как и он. Часть меня навсегда
осталась там, на той самой террасе, с ней.
- Что
значит «ты уходишь»? – она стоит в дверях, опираясь на трость. Волосы
только начинают отрастать после операции, и двумя шрамами на лице стало
больше. Она выжила.
- Ухожу, - я отворачиваюсь. - Прости.
- Нет.
Она тоже не простила. Ее финальное «нет» все еще звучит у меня в ушах.
Как приговор, подписанный мной самой себе. Убираю фотографию в
портмоне. Обвожу комнату взглядом. Покраской здесь дело не исправишь. К
черту! Иду к телефону. Пять минут – и я уже собираю вещи. Три часа – и
я пью кофе в аэропорту. Четырнадцать часов – и в иллюминаторе
проплывают лондонские огни. Самолет идет на посадку. Не знаю, почему я
здесь. Город встречает холодным моросящим дождем, пронизывающим ветром,
смогом и улицами, забитыми машинами. Лондон – как обиженный
возлюбленный, предательства не прощает. Сажусь в такси. Дорога кажется
бесконечной.
Никогда не считала себя способной на
сумасбродные поступки. Буду винить в этом Поттера. Снова и снова
задумываюсь: зачем я это сделала? Зачем прилетела? Чего хочу добиться?
Увидеть ее. Еще раз сказать: «Прости…» Услышать в ответ: «Нет». И
вернуться в Фриско к своей пустой квартире, работе, виски. Раньше я
никогда не считала себя мазохисткой. Усмехаюсь своему отражению в
стекле. Какая она теперь? Все так же красива? Для меня она всегда будет
красивой.
- Приехали, - в мысли вклинивается скучающий
голос таксиста. Расплачиваюсь и быстро вылезаю из машины. На улице
пусто. По-прежнему идет дождь, фонари отражаются в лужах на тротуаре.
Проезжающие авто слепят фарами.
Захожу в бар.
Всего трое посетителей за столиком в углу. Бармен за стойкой скучает с
«Пророком» в руках. Заказываю кофе, прошу газету. Чувствую на себе
любопытные взгляды. Пью кофе, быстро пролистывая газетку. Скучно.
Никакой интриги, скандала. И кто только пишет подобную муру?
Двигающиеся фотографии несказанно раздражают. Не помню, чтобы так было
раньше.
Плачу фунтами - волшебных денег нет. Бармен что-то недовольно бормочет себе под нос, я в ответ пожимаю плечами.
В Косом переулке никого. Только бледно мерцающие витрины и недовольные
глазастые совы на фонарях. Как найти человека в волшебном мире? А
оставившего волшебный мир? Вопрос на засыпку. Подхожу к магазину
Олливандера. На втором этаже горит свет: старик работает. Творит.
Каждая волшебная палочка – словно произведение искусства. Дверь
открывается прежде, чем я успеваю постучать. Загадочная улыбка на
испещренном морщинами лице и блеск в глазах.
- Мисс Грейнджер, а я Вас ждал…
- Почему я не удивлена? – улыбаюсь в ответ.
- Проходите, - пропускает меня в комнату, закрывает дверь. Ничего не
изменилось. Комната такая же, какой я ее помню, когда впервые в
одиннадцать лет пришла сюда за своей волшебной палочкой.
Протягивает мне чашку кофе. Черный. С удовольствием втягиваю терпкий
аромат, делаю глоток. Жидкость обжигает рот. После той гадости, что я
пила в аэропорту и что подают в самолете, этот кофе кажется
божественным.
- Знаете, я ведь не могу вот так просто сказать Вам это.
Киваю.
- Я хочу получить назад Вашу палочку. Конечно же, не прямо сейчас. Потом, после Вашей смерти.
Допиваю кофе, ставлю чашку на стол.
- Зачем?
Ответа нет.
- Хорошо.
Старик что-то пишет на клочке пергамента. Протягивает мне. Адрес. Италия.
- Спасибо.
На пороге я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.
- Скажите мне, мистер Олливандер, почему во время войны Вы не выдали
место нахождения Вольдеморта? - я знаю, что спрашивать бесполезно, что
ответа я все равно не получу, но не спросить не могу. Он лишь
многозначительно улыбается. И почему-то перед глазами встает посол
Ворлона Кош из любимого мною в детстве сериала.
Останавливаюсь в ближайшем отеле. Билеты на утренний самолет до
Флоренции заказываю по телефону. Еще десять часов. Ставлю фотографию на
прикроватную тумбочку. Безумие. «Скажи, ты счастлива?» Я хочу быть,
Гарри. Правда, хочу. Стоит рискнуть, Гарри. И правда, стоит. Девять
часов и сорок минут…
