Я дошла до финала этой отвратительной и отчаянно скучной истории о чувстве, заключенном в чужое тело и отравленном плебейским духом господствующей морали С. Кейн, «Психоз 4.48»
*5*
Пыль и солнечный свет. На ссохшихся досках подоконника в коридоре на третьем этаже мелькают светлые блики, ажурная решетка на высоком арочном окне покрылась ржавчиной и какой-то вяжущей тишиной, оседающей на всем вокруг.
Каждый камень в этих стенах испещрен мелкими трещинами, древними, как сама магия. В воздухе душно пахнет акациями, чересчур затянувшейся весной и напряженным ожиданием. Слишком тихо даже для того, чтобы быть иллюзией жизни. Июнь.
Чертов июнь. Любой шорох отражается эхом от стен, портреты замолкли и застыли, потеряв свою магическую сущность. Где-то внизу слабый порыв ветра выбивает ветвью ясеня мерный ритм по стеклу. Сонные мухи, пылинки, воздух, лепестки, духота, тюль, книги, тени и пятна от чернил на ее пальцах. Кожа, руки, бедра, запястья, ресницы, губы, губы, губы, слегка потрескавшиеся от ветра – (полусон – полуявь); бледные, полупрозрачные веки – она сидит на полу в пыльной библиотеке, синяки под ее глазами похожи на мазки гуаши.
Она выглядит бесконечно усталой, словно застывшее безмолвие высасывает из нее все силы и краски. Полупрозрачная акварель - она эфемерна, как и все вокруг: нечеткий профиль выделяется светлым пятном на сером холсте стены. Этот болезненный образ: каштановые вьющиеся волосы, серая плиссированная юбка едва прикрывает острые коленки, левый гольф съехал к лодыжке. Ремешки на школьных туфлях, яркий галстук и рубашка, закатанная до локтей – застывшая натура для ненарисованной картины.
В такие моменты Минерва особенно остро жалеет, что никогда не умела рисовать.
*
*2*
Гермиона лежит на своей кровати в комнате префектов и ей кажется, что барельефы на потолке едва заметно движутся, будто дышат: гипсовые листья плюща, покрытые слоем старинной пыли, обвивают тонкие тела лесных нимф, будто пытаясь задушить; черные трещины тянутся причудливым узором по лепнине – удивительная абстракция, - время будто замедляет свой шаг, пропитывая холодом старый потолок. Лунный свет высвечивает пыль и паутину, превращая их в иней; Гермиона надеется, что это потому, что зима больше никогда не наступит.
Застывший Хогвартс, заснувший и уязвимый, пугающе беспомощный в своей летаргии - он состоит из случайных звуков и капель акрила: дыхания случайных студентов, шепота и шороха портьер, гулкого осторожного отзвука шагов на каменных ступенях и почти осязаемого страха. Неловкие слова, неосторожные движения, спутанные мысли.
В кабинете Снейпа все чаще слышится звук лопнувшей реторты.
Напряжение и настороженность звучат в случайном скрипе половиц и треске поленьев в камине, Запретный Лес тонет в апрельском тумане, густом, как малиновое желе, что стряпает миссис Уизли. Воздух загустел до консистенции киселя, так, что трудно дышать и двигаться, запахи кажутся резкими в безвкусном безвременьи, они застревают в волосах, между пальцев, на губах и спутывают ноги, как осклизлые водоросли со дна Черного озера: Гигантский Кальмар под толщей цветущей воды давно покрылся илом и издох.
Нередкие странности: стекла в оранжереях профессора Спраут разлетаются на тысячи осколков сами по себе, потолок в главном Зале давно перестал отражать небо, метлы не могут подняться в воздух даже на метр, а «акцио» и «репаро» почти не действуют.
Уроков нет; проходя по опустевшим коридорам мимо кабинетов учителей, Гермиона все чаще слышит: война.
Но она старается не верить, ведь темнеет гораздо позже и в одиннадцатом часу еще можно различить очертания разбитой чашки.
И Гермиона остервенело повторяет восстанавливающее заклинание, перекатывая на языке раскатистую букву «р», вдыхает сухой горячий воздух из раскрытого окна своей крохотной спальни и верит, что зима так и не наступит.
Что война никогда не начнется.
*
*1*
В этом году снег выпал лишь однажды, не по обыкновению поздно для Англии. Гермиона сидела за книгами в гриффиндорской гостиной, но никак не могла сосредоточиться на словах, выведенных аккуратным почерком старой ведьмы. Тяжелый полумрак лег на богатые гобелены, огоньки свечей дрожали в своих древних бронзовых канделябрах, отбрасывающих тревожную тень на истертый ногами сотен гриффиндорцев паркет. Стоял декабрь, промозглый, простывший ветер нервно бил в окна, ни одна снежинка не вырывалась с неба.
Декабрь. Пропахший хвоей и леденцами, расцвеченный яркими мазками ягодок омелы на острых листьях. Трескучие поленья в камине, задернутые портьеры, шерстяные носки, холод, перья и чернила, каменные стены, фантики от шоколадных лягушек, шепот и замерзшие пальцы на ногах. Ладони, рыжие волосы, веснушки, нос, глаза, глаза, глаза – голубые, с таким серьезным взглядом – (немного сказки – больше обыденности); тонкая, фарфоровая кожа, как у всех рыжих – он стоит перед ее креслом и теребит пальцами наполовину оторванную заплатку на локте своей пижамы.
Весь его вид олицетворяет решительность и серьезность принятого решения. Он написан маслом: блики мелькают в его волосах, контрастируя с темным пространством фона. Рон говорит Гермионе, что сходит с ума. Верный друг, который не может оставить Гарри одного. Должен помочь, должен идти, найти его и защищать его спину в схватке, умереть за него, если придется. Поэтический пафос, героизм и патетика.
Гермиона улавливает только отдельные фразы; она кивает в ответ, глотая слезы и горько жалея, что не умеет говорить красивых вдохновляющих речей.
В день, когда Рон покинул Хогвартс, выпал снег – последний снег на ее памяти.
*
*4*
Даже в этом душном июне Гермиона боится холода: она почти не спит по ночам, предчувствуя что-то, нервически кутаясь в шерстяной плед. Она никак не может согреться: как и многие другие, утепляющие чары не действуют с мая, Инсендио – тоже; огонь в камине горит теперь все реже и реже – слишком мало магглских спичек.
Ей хочется кофе, крепкого и черного, но в замке даже чай на счету: картина с грушей, закрывающая кухню эльфов давно не сдвигается с места. Мысли, роящиеся у нее в голове, не дают уснуть, страх застревает в зубах; ночью в гостиной слишком тихо, и Гермионе кажется, что она совсем одна. Многие уехали, ведь теперь уже никто не скрывает, что война близко - после смерти Дамблдора все изменилось, уроки почти не ведутся.
Спать три с половиной часа в сутки – это, наверное, чертовски мало, думает Гермиона, плотнее закутываясь к плед, слегка покалывающий кожу и придающий ощущение реальности происходящего. Конечно же мало, но ей с лихвой хватает даже трех с половиной часов, чтобы посмотреть все ночные кошмары, уготованные измотанной памятью и воображением.
Не в силах уснуть, девушка вспоминает, как на поблекшее алое гриффиндорское покрывало упал бумажный самолетик - записка от директора с просьбой срочно прийти в кабинет. Еще давно, когда Гермиона поднялась по винтовой лестнице к каменной горгулье, назвала пароль и вошла, Макгонагалл сказала ей, ничего не скрывая, четко и твердо: - Война.
*
*3*
Гермиона ищет ответы в книгах. Зацепки. Отгадки. Она пытается придумать план, контр-план, контр-контр-план и еще что угодно, лишь бы отсрочить пришествие холода. Отвратить - нельзя; в книгах нет никаких упоминаний о подобном тому, что сейчас происходит в Хогвартсе, и Гермиона понимает, что даже отсрочить надолго не удастся.
Замок почти пуст, все, кто остался испуганно жмутся по своим гостиным и стараются быть вместе. Гермионе не с кем быть вместе, и даже книги не могут ей помочь. Она сидит в библиотеке с утра до вечера, мадам Пинс уныло смотрит в окно или листает справочники, пытаясь что-то отыскать. Пыль пушистым слоем лежит на кожаных переплетах, забытые перья осиротело валяются на столах в читальном зале, смятые пергаменты иссушены солнечным светом. Май.
Солнечный май. Часто Пинс уходит, пытаясь найти хоть какое-то подобие человеческого общества, и Гермиона остается одна; она слышит только шелест переворачиваемых страниц, собственное дыхание и редкую трель птиц за окном. Ей кажется, что она слышит, как распускаются цветы на улице. А здесь лишь прогорклый от пыли воздух, осыпающаяся штукатурка, золотое тиснение, слова, цифры, буквы, строчки, пророчества и предсказания, голые факты, рецепты зелий, любовные истории и ни одного ответа. Макгонагалл нередко навещает Гермиону здесь, в ее личной моральной пыточной. Девушка здесь хозяйка: она знает корешок и местоположение каждой книги, но это едва ли приносит ей радость. Она видит нового директора: сухая кожа, морщинки вокруг глаз, строгая прическа, тонкие губы, шляпа, пальцы, пальцы, пальцы – длинные бледные пальцы с ровным округлыми ногтями – (полуэфемерно – полуреально); усталые, добрые глаза, четкий суровый профиль – она стоит, такая необычная в своей классической черной мантии и волосами, собранными в пучок.
Во всех ее чертах – груз ответственности, она будто нарисована четкими, выверенными мазками, словно художник корпел над ее портретом долгие и долгие годы. Ее глаза смотрят из-за очков с какой-то нежностью и вниманием, словно Гермиона – последнее, что у нее осталось.
В такие минуты никто из них не жалеет об упущенном – только о невозможном.
*
*6*
Магия исчезает, уходит, как вода в песок. Большую часть чар не могут сотворить даже самые опытные волшебники, что уж говорить об оставшихся студентах? Время остановилось, будто умерло.
Они сидят в библиотеке – вдвоем – учительница и ее ученица, увядание и усталая свежесть - какой-то почти нерушимый союз. Гермиона близка к отчаянию, страницы переворачиваются под ее пальцами все медленнее и неохотнее, будто под гнетом. Он отнимает голову от книги и смотрит на Макгонагалл: - Я уже несколько дней не видела домашних эльфов. Куда они пропали?
Ее слова звучат почти кощунственно в удушающей тишине. Пылинки, тоскливо кружащиеся в солнечном луче, убыстряют свое движение; пожелтевший от старости тюль лениво и как будто неумело вздыхает от дуновения ветра, почти неслышно жужжат сонные мухи. Макгонагалл поворачивает голову и прикрывает глаза от солнца, ее дыхание успокаивает и убаюкивает встревоженные неожиданным вопросом Гермионы пылинки.
- Они исчезают, так же исчезают, как и другие: Хагрид говорит, что не встретил в Лесу ни одного кентавра за последнюю неделю. Магия уходит, моя девочка, - Макгонагалл устало снимает очки и кладет их на высокую гору книг рядом с собой. - Но как же, профессор? - Гермиона смотрит ей в глаза, ища ответа. Они поблекли, окруженные сеточкой новых морщин. - Что будет с нами, если магия совсем... исчезнет?
Звуки складываются в слова, слова, выражающие все и ничего одновременно: страх Гермионы и пустые, бессмысленные фонемы, безразличные для Того, в чьих курах влажная от краски кисть. Созидание, говорят магглы.
Все вокруг смазано – непросохший холст, - недвижимо и безжизненно, как на неумелой акварели. И в тот же момент: свет, пробивающийся сквозь мозаику на окне, расчерчивает пол на разноцветные полупрозрачные клетки – это торжественно и возвышенно – альфреско.
Никогда не законченный триптих, думает Гермиона, грустно усмехаясь; самая унылая картина уставшего магглского Бога.
Макгонагалл понимает ее как никогда, вздыхает и продолжает бессмысленный разговор, лишь чтобы заполнить угнетающе безмолвное пространство холста: - Не знаю... Боюсь, на этот вопрос не сможет ответить никто. Этот мир слишком устал от нас, от того, что мы можем слишком многое, от вечных распрей между чистокровными и магглами. Магия возвращается к своему естественному началу – природе.
Минерва смотрит перед собой, ее пальцы едва заметно подрагивают, а тонкие губы складываются в тончайшую линию. Гермиона прикрывает ладонью ее ладонь, пытаясь сохранить хоть частицу сознания и каплю живого тепла.
- Что будет с ними со всеми? С Гарри? С Роном? Со всем волшебным миром? - голос дрожит и Гермиона почти захлебывается жалким подобием крика, столь редкого и необычного последнее время. - Все когда нибудь кончается, Гермиона, - Макгонагалл, неловко обнимает ее за плечи и прижимает к себе. Сухими губами касается лба девушки и, словно испугавшись порыва чувств пытается отстраниться, но Гермиона держит ее за рукав мантии.
- Пожалуйста, останьтесь, - девушка утыкается ей в шею, и Минерва чувствует ее слезы на своей сухой пергаментной коже.
Она пальцами приподнимает подбородок Гермионы, заставляя ее смотреть себе в глаза, и неумело, растерянно касается губами ее губ. Гермионе хочется плакать навзрыд, круша все вокруг, она с силой вцепляется в мантию Макгонагалл и прижимает ближе к себе, настолько близко, что это даже больно.
Она ищет живого, трепещущего, человеческого: ищет сочувствия и веры, тепла, жизни, наконец, - реальной, а не искусно выведенной четкими линиями на плотной бумаге. Ей хочется чувствовать каждый вздох и выдох, кровь, бьющуюся в венах, на запястьях и горле; сердце, губы, ресницы, пальцы – реальные, осязаемые ощущения. Трехмерное пространство.
Гермионе хочется прощупать все тонкие кости, чужую кожу под ладонями, каждый изгиб тела, каждую линию, чужие слезы и чужой влажный язык в своем рту.
Господи, как она молода, думает Минерва, стягивая галстук с ее шеи и дрожащими руками обрывая маленькие перламутровые пуговицы на рубашке. Как же она молода, эта девочка, как же ей хочется жить.
И они целуются, почти непристойно, грубо и отчаянно, и где-то наверху слышно, как начинает рушиться Астрономическая Башня. Все начинает рушиться: магические книги истлевают на глазах, Запретный Лес исчезает, как пепел, сдуваемый ветром. Кентавры корчатся в агонии, крик умирающий келпи и русалок с отслаивающейся нежно-блестящей лиловой чешуей рвет воздух на куски, царапая барабанные перепонки. Пахнет паленой кожей и шерстью, камни превращаются в труху, тысячелетние и молодые деревья загнивают с корня. Шрам на лбу у Гарри расползается уродливой раной, Снейп раздивает ногтями Черную Метку на предплечье, кожа слезает с его пальцев, обожженных выплеснувшимся зельем, как серной кислотой. Волдеморт тлеет, как подпаленный лист папиросной бумаги. Дамблдор корчится под шестью футами прогорклой английской земли. У Драко Малфоя идет носом его чистая кровь, и это то, что, наконец, приближает его к Уизли так сильно, как не приближало ничто и никогда.
А они неистово целуются, ловя последние секунды, пока каменные стены величественного замка не превращаются в руины. Небо в огне, солнце должно встать на Западе. Мир переворачивается под рев равняющихся с землей горных вершин.
Апокалипсис, думает Гермиона.
- Это другая война, - выдыхает ей в рот Макгонагалл, обнимая в последний раз изо всех оставшихся в ее теле сил.
Творец, самый великий художник в их перерождающейся Вселенной, в экстазе: мир на грани гибели.
примечания: * альфреско – (фреско, аффреско) – живопись известковыми красками на сырой штукатурке. Краска проникает глубоко в известь, фреска может быть прозрачной и не прозрачной. *части пронумерованы хронологически
